мир прекрасного
Гениального итальянского режиссёра Микеланджело Антониони у нас знают даже те, кто не видел ни одного его фильма. «Ах, Антониони, Антониони… Эти намёки, полунамёки… И правильно, сколько можно сразу в лоб», - знаменитый монолог Аркадия Райкина удивительно точно передал самую суть творчества умершего вчера вечером мастера.
Антониони скончался на 95-ом году жизни в Риме и похоронен в родном городке Феррара, где он и родился в 1912 году. Предельно и ужасно символично, что в лучший мир итальянский гений отправился в день смерти гения шведского – Ингмара Бергмана.
Антониони и Бергман – это последние из могикан эпохи «великого авторского кино». Каждый из них создал свой неповторимый мир. И каждый хотел своими средствами донести до человечества мысль о бессмысленности и тщете всего земного, о страдании и одиночестве как константе человеческого бытия.
В детстве Федор Шаляпин даже предположить не мог, что когда-нибудь станет великим певцом. Его отец, Иван Яковлевич, упорно убеждал сына, что лучший способ заработать себе на хлеб - не песни петь, а устроиться на службу дворником.
Родители крестили сына Федора уже на следующий день после появления на свет. Ребенок был таким хилым, что мать и отец опасались его скорой смерти.
В детстве Федя пел в церкви города Казани, куда его пристроил знакомый регент. Когда мальчику вручили первый гонорар (полтора рубля), он был сильно удивлен, узнав, что за пение можно еще и деньги получить!
Трудно себе представить, что при жизни некоторые ныне очень известные писатели и поэты были самыми обычными людьми, а их произведения не вызывали интереса. Они писали свои литературные шедевры, надеясь на признание и уважение современников, но ответом им было бесславие и жестокая критика. Их произведения отказывались печатать издатели, им приходилось прозябать в нищете, чтобы спустя десятилетия после ухода стать по-настоящему известными.
Сегодня его называют родоначальником детективного жанра, а в его таланте никто не сомневается. При жизни рассказы Эдгара По изредка печатались в газетах, после чего на автора обрушивался очередной шквал критики. Его стиль был новым и зачастую непонятным для издателей, критиков и знатоков литературы. Он искренне верил, что надо потерпеть ещё немного, и его звезда засияет на литературном небосклоне.
Но Эдгар Аллан По ушел из жизни слишком рано, так и не дождавшись того дня, когда его сочинения будут издаваться многотысячными тиражами. Даже после смерти Эдгара По его пытались представить в образе сумасшедшего писаки. Особенно усердствовал в описании образа Эдгара По его постоянный противник - Руфус Грисуолд. К счастью, это привело к обратному результату. Читатели, ознакомившиеся с воспоминаниями Грисуолда, бросились раскупать изданные рассказы По. Лишь после смерти он стал любим и уважаем, а в его таланте перестали сомневаться даже самые отъявленные скептики.
Хорошее, ярое неистовство бушевало в каждом атоме его психического состава, раскаляя природное вещество великолепного таланта – казалось, он не играл, а выплёскивал себя в роль.
Выплёскивал щедро – так изливается июльский ливень; растрачивал себя, не экономя, до последнего резерва, до предельной опустошённости.
Актёр-праздник, но и – актёр-порох, чей взрыв сметал прохладное равнодушие любого зрителя, заставляя смеяться и плакать, сострадать и думать.
Дикая роскошь картин Френсиса Бекона предваряла страсть и страх последнего танго.
Последнего танго в Париже – фильма столь же легендарного, сколь и тяжелого; перенасыщенного плазмой людского горя и яростью человеческой страсти.
Иглы последней сыплются на реальность, меняя её, деформируя, но без этих, тускло мерцающих, или ярко вспыхивающих игл, жизнь, вероятно, ушла бы… не то превратилось в болото стоячее.
