мир прекрасного
Американская писательница Гертруда Стайн, хорошо знавшая Пикассо во времена его молодости, писала в своих воспоминаниях: «Грандиозность XX века принадлежит только ему одному, а Пикассо принадлежит XX веку, он обладает странным свойством видеть землю такой, какой ее никто не видел, а разрушенные вещи такими, словно их никто не разрушал. Значит, Пикассо грандиозен». С очевидцами не поспоришь, да и сейчас масштаб его таланта виден во всей полноте.
В свое время искусствовед Джон Ревалд начал свою «Историю импрессионизма» рассказом о том, как 25-летний Камиль Писсарро приехал с Антильских островов в Париж, чтобы увидеть Всемирную выставку 1855 года. «История постимпрессионизма» начиналась у него же с приезда во французскую столицу Винсента Ван Гога. Историю искусства всего XX века можно начать с первого визита в Париж 19-летнего Пабло Пикассо, приехавшего осенью 1900 года на Всемирную выставку. Для искусства XX века эта выставка была блестящей увертюрой: открытие и апофеоз Сезанна, начало французского восхождения Пикассо, первое выступление фовистов. А для Пикассо это был первый шаг в новую жизнь.
За спиной осталась Испания – занятия рисунком с 8 лет, сначала под руководством отца – живописца средней руки, преподававшего в художественной школе в Малаге, потом в Мадридской академии Сан Фернандо и академии в Барселоне. В прошлом остались пирушки в декадентском кафе «Четыре кота» и обсуждения за бокалом абсента долетавших до провинциальной Барселоны отголосков бурной европейской жизни. А впереди Париж. «Здесь настоящие учителя повсюду», – пишет Пикассо, но больше всех восхищается Домье, Дега и Тулуз-Лотреком, афиша которого станет единственным украшением его первой мастерской на бульваре Клиши.
Александр Балтин
Совсем еще молодой человек, учащийся Петербургского Инженерного училища Федор Достоевский писал брату Михаилу в Ревель (Таллинн), излагая вполне зрелые философские мысли: «Человек есть тайна. Ее надо разгадать, и ежели будешь ее разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время; я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком»; «...Природа, душа, бог, любовь... познаются сердцем, а не умом»; «Мысль зарождается в душе. Ум — орудие, машина, движимая огнем душевным».
Прошло примерно десять лет, и вечером 22 декабря 1849 года, в день казни петрашевцев, после того как смертный приговор ему заменили каторгой, Достоевский писал Михаилу: «Брат! Я не уныл и не упал духом. Жизнь везде жизнь, жизнь в нас самих, а не во внешнем. Подле меня будут люди, и быть человеком между людьми и остаться им навсегда, в каких бы то ни было несчастьях, не унывать и не пасть — вот в чем жизнь, в чем задача ее...
Только благодаря телевидению нет-нет, да и увидим мы его лицо на экране. Белозубая улыбка, чубчик. Петя Алейников, Петр Мартынович — знаменитый киногерой прошлого века. Он был вечным младшим сыном, самым любимым непутевым отроком, которому прощают все.
Алейников из беспризорников, из шпаны, из попрошаек. Рано осиротел, ушел из дома, пустился в бега. Каким-то чудом в школе-интернате встретил киномеханика, пристрастившего проблемного пацана к таинственному Великому немому. Теперь Петруша не представлял свою жизнь без кино, и учеба в Ленинградском институте сценических искусств на отделении кино — логичное продолжение жизненного пути.
Он учился у Сергея Герасимова — одного из лидеров советского кинематографа. Он играл у Герасимова в первых, еще немых фильмах. Он на пару с Герасимовым влюбился в молоденькую актрису Тамару Макарову, но та, моментально почувствовав, кто из двоих солиднее и перспективнее, предпочла Сергея Аполлинарьевича. С ним и прожила долгие годы в жизни и в кино, играя все главные роли в его фильмах и став той самой Тамарой Федоровной Макаровой, которую уважали и побаивались многие.
В детстве Бетховена его отец суровыми мерами заставлял сына заниматься музыкой. Не раз маленького Луи заставали плачущим горючими слезами над непокорным инструментом. Но скоро в городе стали появляться объявления вроде такого: "Сегодня в зале музыкальных академий на Штернгассе, курфюршество Кельн, придворный тенорист Бетховен будет иметь честь представить своих двух учеников, а именно, м-ль Авердонк, придворную альтистку, и своего шестилетнего сына". Похоже, впрочем, Бетховену возраст занижали года на два, и впоследствии он неоднократно говорил, что, в сущности, точно не знает, сколько ему лет...
В семнадцать он познакомился в Вене с Моцартом. Биограф Моцарта Отто Ян отмечает: маэстро "быстро прошел к сидящим в соседней комнате друзьям и возбужденно сказал: "Берегите его, однажды он заставит говорить о себе мир".
В двадцать три, когда Бетховен показывал Гайдну свои первые композиции, тот сказал ему: "У вас огромный талант, и вы добьетесь еще большего, чудовищно большого таланта. Ваше воображение служит неисчерпаемым источником мыслей, однако... хотите, чтобы я говорил с вами искренне?.. я скажу, что, по моему мнению, в ваших произведениях всегда будет что-то, не хочу сказать, странное, но - непривычное... потому что вы сами несколько мрачны и странны, а стиль музыканта - это всегда он сам".
Она была легендой всей страны. Никогда, никого и ничего не боялась – ни в творчестве, ни в жизни. Никогда ни о чем не жалела и не оглядывалась назад. Всегда поступала так, как считала нужным.
Она сумела и в трудные, и в счастливые минуты сохранить в кристальной чистоте свою душу. Ее девизом были слова Кафки: "Стой под дождем, пусть пронизывают тебя его стальные стрелы. Стой, несмотря ни на что. Жди солнца. Оно зальет тебя сразу и беспредельно". И казалось, солнце действительно пронизывало с головы до ног эту светлую искрящуюся женщину с глазами цвета васильков – Людмилу Целиковскую.
Родилась будущая звезда экрана 8 сентября 1919 года в Астрахани в интеллигентной семье музыкантов, и ноты она выучила раньше, чем буквы. К несчастью, Люду часто мучили приступы малярии. Врачи советовали поменять климат, и когда девочке исполнилось 6 лет, семья Целиковских перебралась в Москву. Отец, Василий Васильевич, занял пост заведующего музыкальной частью Большого театра, мать, Екатерина Лукинична, посвятила себя семье, хотя, как и муж, закончила Консерваторию. Обнаружив у дочери абсолютный слух, отец отвел ее в Гнесинское училище. Но Люда не хотела стать ни оперной певицей – для этого ей не хватало силы голоса, ни пианисткой – у нее была слишком маленькая рука. Она бредила драматической сценой.
