Одни видели в нем эталон актерского профессионализма, другие называли гениальным дилетантом. Одни восхищались его удивительным жизнелюбием, другие вспоминали приступы черной меланхолии. Аккуратизм в быту и организованность в работе соседствовали с глубокими и злыми запоями в полузнакомых компаниях. Веселый и замкнутый, беззащитный и высокомерный, Олег Даль - одна из самых ярких и противоречивых фигур советского кино и театра.
Он вытянул свой звездный билет, но...
Послужной список его экранных ролей до обидного мал. Но, постоянно сетуя на отсутствие достойной работы, Даль с щепетильной разборчивостью и завидным постоянством отказывался от заманчивых и перспективных предложений известных режиссеров, за что и заработал репутацию "неудобного артиста". Причины поступков, ясные для него самого, часто бывали непонятны окружающим. Не случайно определяющей чертой характера Даля его коллега Михаил Козаков назвал иррациональность, которая с годами проявлялась все сильнее и сильнее.
Решение сына поступить после школы в Щепкинское училище родители не одобрили. Отец - Иван Зиновьевич настаивал на приобретении "надежной рабочей профессии", а маму - Павлу Петровну - беспокоила его врожденная картавость. Ну куда с такой дикцией - в артисты? Серьезность своих намерений Олег доказал упорством, с которым самостоятельно, без помощи логопедов, исправлял (и исправил!) свой порок речи.
На экзаменах худенький Даль довел приемную комиссию до смехообморока, исполняя монолог Ноздрева, а затем удивил театральных мэтров силой перевоплощения, читая отрывок из "Мцыри" любимого Лермонтова.
Николай Анненков, мастер курса, на котором Даль учился вместе с Юрием Соломиным, Михаилом Кононовым, Виктором Павловым, на вопросы о своем талантливом ученике отвечал скупо: "Да я и не учил его почти. Он же все время снимался!". Кинодебют состоялся в фильме Александра Зархи "Мой младший брат", где студент Щепки Олег Даль в компании двух "щукинцев" - Александра Збруева и Андрея Миронова сыграли молодых героев повести Аксенова "Звездный билет".
В дипломном спектакле Даля увидела артистка "Современника" Алла Покровская и пригласила Олега на знаменитые "вступительные туры" в ефремовский театр. Людмила Гурченко, тоже бывшая в числе соискателей, вспоминала, как, услышав за дверями гром аплодисментов, заглянула туда и увидела Олега, завершающего страстный монолог на высоком подоконнике, затем летящего по немыслимой дуге в середину зала и секунду спустя скромно остановившегося с оторванной оконной ручкой среди всеобщего восторга.
Следующие пять лет в "Современнике" Даль, несмотря на отсутствие главных ролей, называл лучшими годами жизни, проведенными в непередаваемой ауре театрального творчества.
Однако переход от восторженного восприятия жизни к скептическому был довольно резким. Студийный дух театрального эксперимента, питавший артистический талант Даля, постепенно уступал место "суровым будням".
...Не мог ехать в общем вагоне
В какой-то степени ситуацию объясняет Козаков в своих воспоминаниях о Дале: "Я до сих пор живу памятью о гармонии в театре - это было только в раннем "Современнике" и больше никогда... Там все совпало - молодость, время, состояние театра. Олегу же все время не везло. Он как бы попадал "на спуск"... И в "Современник", и в другие театры он приходил в тот момент, когда театр уже по существу умирал". Даль готов был фанатично служить Театру, но на банальное "служить в театре" был не согласен.
На дворе "оттепель" сменилась "застоем". Знаменитый устав "Современника" и студийное братство становились историей. Даль, пытавшийся играть и существовать "по уставу", оказался в одиночестве.
Клеймо "одиночки", ярлык "странного", позиция "чужого". Это не прихоть судьбы, не игра случая. Есть в жизни Даля жесткая предопределенность. Обладая от природы тонким и сверхчувствительным аппаратом восприятия, Даль не мог сосуществовать с окружающей действительностью на одном эстетическом уровне. В его высказываниях о "достижениях соцреализма в театре и кино", о засилии невежд и сволочей сквозит подлинное физиологическое отвращение.
Это не легкое фрондерство, которым баловались тогда многие представители творческой интеллигенции. В случае с Далем имело место патологическое несовпадение человека и окружающей среды, людей, системы (имеется в виду система моральных, этических, творческих стереотипов и стандартов).
Исповедь самому себе
Жизнь в разладе с пространством и временем требует неимоверных затрат энергии. Не отсюда ли повторяющийся в разных воспоминаниях об Олеге Дале мотив "мальчика с усталыми глазами"? Единственным источником сил для Даля был сам Даль. Все вопросы, не находившие ответа вовне, он обращал внутрь себя. Результатом или, скорее, хроникой исканий и размышлений стал его дневник, начатый в 1971 году.
Дневник этот не похож на обычное жизнеописание, привязанное к дням, месяцам и годам. Он напоминает эмоциональный, местами сумбурный диалог с самим собой, написанный (или нарисованный) буквами, словами, фразами разного размера и шрифта. Иногда записи ежедневны, иногда одно предложение охватывает полгода и больше.
Из дневника: "Январь 72 г. ДРУЗЬЯ... "Больней всех ран - невидимая рана, мой друг - мой враг, о подлый век обмана!". В. Шекспир. Горе мое и беда моя от друзей моих. Только сейчас я это понял... Борьба с этими сволочами предстоит ужасная... Может быть, ОДИН? Может быть. Но себя! Хранить себя. Это ГЛАВНОЕ. Не приспособиться, не обезразличиться. Обратиться внутрь - там моя сила, моя земля обетованная".
Читая "дневник", ловишь себя на мысли, что напоминает он бортовой журнал корабля или самолета, терпящего крушение. И по аналогии с фильмом "Хроника пикирующего бомбардировщика", в котором Даль сыграл одну из лучших ролей, его дневник вполне можно назвать "хроникой пикирующего артиста".
Из дневника: "Ни в коем случае не отметать посторонних замечаний и предложений, напротив, принять их в себя - как почва принимает зерно. Зерно здоровое даст ростки. Нездоровое - умрет! Конец верен!".
Творческий эксперимент - это прекрасно. Но дело в том, что предметом эксперимента Даль сделал самого себя. Как ученый прививает себе болезнь, чтобы отыскать лекарство, так артист "прививал" себе чужие образы, мысли, эмоции, ситуации. С самоубийственной жертвенностью превращал он собственную жизнь в гладиаторскую арену постоянных столкновений возвышенного и отвратительного, принимая в душу "и злато, и дерьмо", используя свое нутро как расходный материал актерской профессии.
Это было похоже на работу парового котла без клапанов. Сколько проработает - неизвестно, силища - бешеная, но то, что в конце рванет, - без вопросов. Чувство самосохранения, позволяющее большинству артистов время от времени "стравливать пар", у Даля отсутствовало напрочь.
Поэтому столь мучительным был для Олега поиск своего места в искусстве, поиск единомышленников. Мало кто хотел жить и работать в таком изматывающем режиме. Еще меньше людей могли это. Не отсюда ли постоянные уходы-переходы из театров, отказы от выигрышных предложений в кино, которыми славился Даль?
Из дневника: "День серый. Находимся в кризисе от столкновения с непролазной бесталанностью и абсолютным непрофессионализмом... Малокультурье - суть обязательно мещанство. Воинствующее мещанство, непременно мини-фашизм - все это, вместе взятое - есть нынешний театр. ("Современник"! Где некогда бывал и я.) Капля в море!"
Диагноз: мания совершенства
С "Современником" у Даля было сложно (впрочем, как и у "Современника" с Далем). Он уходил, возвращался, опять уходил со скандалами. Первая главная роль случилась после "первого возвращения". Васька Пепел в "На дне" Горького поразил всю театральную Москву. Но Даль очень редко бывал доволен собой. Одна из немногих положительных авторецензий относится к середине 70-х. В 1974 году Даль осуществил мечту детства - сыграл Печорина в телепостановке Анатолия Эфроса. Год спустя - филигранная комедийная роль сэра Эндрю Эгьючика в "Двенадцатой ночи" Шекспира, которую поставил в "Современнике" Питер Джеймс.
Из дневника: "...Спектакль за 40 дней. Парню 35-37 лет. Удивительно профессионален. Я очарован? (Неправильно.) Работа с ним еще раз подтвердила правильность моего пути, правильность моей методы, правильность моих принципов. В результате Эндрю Эгьючик. Печорин... Эгьючик... Неплохо!!".
Радость удачи была недолгой. Получив травму ноги, Олег очень беспокоился за судьбу объявленного на следующий вечер спектакля и вдруг узнал, что в "Двенадцатой ночи" его легко заменили за одну ночь. Удар по актерскому самолюбию был жесток.
Из дневника: "Как стать единственным? Где неповторимость? В чем она?".
Его желание неповторимости, утверждение собственной уникальности, придирчивость к партнерам многие с раздражением называли "манией величия". Иной диагноз поставил драматург Эдвард Радзинский, вспоминая об их совместной работе в Театре на Малой Бронной. Там одновременно ставились две его пьесы - "Продолжение Дон Жуана" и "Лунин". Обе главные роли репетировал Даль. Но не сыграл... Ни Лунина, ни Дон Жуана.
Накануне премьеры Даль попросту... сбежал из театра. Подал какое-то невнятное заявление, не отвечал на телефонные звонки. Пытаясь спасти положение, Радзинский пришел к Далю домой. "Я унижался, я его просил... Мы не были друзьями, но в момент репетиций самые близкие люди - это автор, режиссер и актер, который играет главную роль. Мы были тогда все друг для друга. Он косноязычно объяснил мне что-то. Он говорил о каких-то несогласиях с режиссером. Но я понял... Он был болен одной из самых прекрасных и трагических болезней - манией совершенства. Он знал, как это играть надо, но нельзя было на этом безумном темпераменте, на этой беспредельной боли и нерве, на этих слезах в горле провести всю роль - так можно было только умереть..."
Один из немногих шансов поработать на сцене "на полную катушку" Даль не реализовал. А другие театры и авторы подобных возможностей не давали.
Из дневника: "День опустошения. Нельзя повторять одно и то же. Нельзя клясться и божиться об одном и том же. Станешь проституткой. Станешь пустым ведром, в которое не выбрасывают мусор. Даже!".
Кинопробы на прочность.
На кинохалтурщиков у Даля выработалась идиосинкразия после истории с фильмом "Земля Санникова" режиссеров А. Мкртчяна и Л. Попова. Певца Крестовского сначала должен был играть Высоцкий, но его кандидатура оказалась непроходной у киноначальников, и роль предложили Далю. Олег прочел сценарий, согласился. Но съемки превратились в муку. Непрофессионализм, неорганизованность, халтурное отношение к работе доводили Даля до белого каления. Кроме того, по его мнению, серьезный сценарий превращался в дешевую развлекаловку с песнями и стрельбой. В этом с Олегом был солидарен и исполнитель главной роли Владислав Дворжецкий. Оба они готовы были со скандалом покинуть съемочную группу, но конфликт кое-как был улажен. Однако на озвучивание замечательных песен А. Зацепина, которые пел в фильме его герой, Даля даже не пригласили (за него это сделал Олег Анофриев).
Из дневника: "Июнь. Радость ИДИОТА. Мечты идиота. Мечты идиотов и т. д. А мысли мои о нынешнем состоянии совкинематографа. ("Земля Санникова") Х и Y - клинические недоноски со скудными запасами серого вещества, засиженного помойными зелеными мухами. Здесь лечение бесполезно. Поможет полная изоляция".
Однако отказывал Даль и режиссерам, чей профессионализм сомнений не вызывал. И здесь уже речь шла о личных и очень жестких критериях выбора самого Даля. Прочитав сценарий "Иронии судьбы...", сразу сказал Рязанову: "Не мой герой". Очень хотел сыграть Хлестакова, но от предложения Гайдая сняться в "Инкогнито из Петербурга" отказался - "Не по пути с режиссером". С Динарой Асановой, приглашавшей Олега на фильм "Беда", не сошелся во взглядах на характер главного персонажа - хронического алкоголика.
Такая разборчивость, для Даля естественная, многим казалась "игрой с огнем". Киноначальство фильмы с Далем своим благоволением не баловало. Едва ли не каждый выходил на экран с массой поправок, если вообще выходил. Дебютный "Мой младший брат" - скорее, счастливое исключение из печального правила.
Следующий - "Человек, который сомневается" - был переозвучен. Высшим чинам МВД не понравились слова далевского героя о том, что подследственных на допросах бьют. Одна из лучших картин об Отечественной войне - фильм В. Мотыля по сценарию Б. Окуджавы "Женя, Женечка и "катюша" - прорывалась к зрителю с боями через несколько линий обороны. В том числе не принимали кандидатуру Даля на роль главного героя. Актера обвиняли в отсутствии стихийного обаяния, в недостаточной яркости и даже... в неспособности сыграть "интеллектуального мальчика". Товарищ по фамилии Шнейдерман сетовал: "...в его облике не хватает русского национального начала".
Малым экраном, с мизерным количеством копий прошел фильм А. Эфроса "В четверг и больше никогда" с замечательным дуэтом Олега Даля и Иннокентия Смоктуновского. А экранизация пьесы Вампилова "Утиная охота" ("Отпуск в сентябре", режиссер В. Мельников), в которой Даль сыграл знакового героя поколения (культовую, как сказали бы сегодня, роль), вообще легла на полку и увидела свет уже после смерти актера.
И все равно Даль продолжал придирчиво отбирать "свои" роли. Киноначальство подобная "разборчивость" весьма раздражала и сильно аукнулась Олегу в истории с фильмом А. Митты "Экипаж". Режиссер предложил Далю роль, которую позже сыграл Леонид Филатов. Даль прочитал сценарий, подумал и отказался. Разошлись мирно, без обид. Однако руководство "Мосфильма" решило наказать строптивца.
По негласному распоряжению в течение трех лет снимать актера в фильмах студии было запрещено. Когда через год режиссер Марягин собрался снимать Даля в картине "Незваный друг", заведующий актерским отделом В. Гуревич заявил, что на его студии Даль играть не будет, и, когда Олег пришел к нему на прием, устроил хамскую экзекуцию, отчитывая актера словно нашкодившего мальчишку. Огромных усилий стоило Олегу не пустить в ход кулаки.
Из дневника: "Какая же сволочь правит искусством. Нет, наверное, искусства остается все меньше, да и править им легче, потому что в нем, внутри, такая же ленивая и жадная сволочь".
"Свой режиссер" и своя семья
Из дневника: "Не работать с режиссерами, пытающимися навязать свою волю. Но если он командует мной, то у нас должна быть общая платформа".
Режиссером, с которым Даль, безусловно, нашел эту общую платформу, стал Григорий Козинцев. Встретились они благодаря... беременности Алисы Фрейндлих. На восьмом месяце она не могла, как предполагалось, играть роль Шута в фильме Козинцева "Король Лир", и Григорий Михайлович пригласил Олега. Картина эта прошла для Даля под знаком "Наконец-то!". Наконец-то режиссер, который не давит авторитетом, а позволяет раскрыться дарованию Даля-трагика. Наконец-то словами Шекспира актер говорит о том, что терзает его самого. О рабстве художника, об искусстве, "загнанном на псарню с собачьим ошейником на шее" (слова Козинцева), о человеческой слепоте и равнодушии.
Козинцева и Даля связывало нечто большее, чем отношения режиссер - актер или учитель - ученик. Козинцев оберегал дарование Даля, как хрупкий и бесценный музыкальный инструмент. Беспощадный к любым нарушителям порядка на съемках, Григорий Михайлович лишь для Олега делал исключения, прощая его частые срывы. Объяснение звучало просто и пророчески: "Мне его жаль. Он - не жилец". Именно после общения с Козинцевым Даль начал вести свой дневник-исповедь, в котором спустя пару лет ему пришлось записать: "День 11.V.73 г. - ЧЕРНЫЙ... Нет ГРИГОРИЯ МИХАЙЛОВИЧА КОЗИНЦЕВА".
В съемочной группе "Короля Лира" встретил Олег свою будущую супругу. Елизавета Апраксина, внучка знаменитого филолога Бориса Эйхенбаума, работала у Козинцева монтажером. Все съемки Даль ухаживал за ней, затем пригласил в Москву. А когда она приехала и позвонила - не узнал. Оторванный от репетиции, раздраженно бросил: "Какая еще Лиза?!". Она обиделась, вернулась домой. Через несколько месяцев они вновь встретились на "Ленфильме"...
Познакомившись с Лизиной мамой Ольгой Борисовной, Олег сразу стал называть будущую тещу Олей, Олечкой, а 18 мая 1970 года торжественно попросил у нее руки дочери. Согласие было получено, несмотря на то, что Даль в то время активно болел "хроническим недугом русских актеров". "Почему я вышла за Олега, хотя видела, что он сильно пьет? - вспоминает Елизавета Даль. - С ним мне было интересно... Я думала, что справлюсь с его слабостью. Каким-то внутренним чувством ощущала: этого человека нельзя огорчить отказом..."
Свою семейную жизнь Лиза называла счастливой, но через три года приняла решение расстаться с Олегом. Пьянки со случайными собутыльниками, скандалы с кулаками, исчезающие из дома вещи сделали свое дело. Нельзя сказать, что Даль не сознавал, что делает.
Из дневника: "День самосуда. Жрал грязь и еще жрал грязь. Сам этого хотел. Подонки, которых в обычном состоянии презираю и не принимаю, окружали меня и скалили свои отвратительные рожи... Они меня сожрут, если я, стиснув зубы и собрав все оставшиеся силы, не отброшу самого себя к стенке, которую мне надо пробить и выскочить на ту сторону".
От слов к делу. Первого апреля 1973 года Олег "зашился", и следующие два года, по словам Лизы Даль, были годами счастья и работы. Даль вернулся в "Современник", сыграл четыре новые роли, в том числе знаменитого сэра Эгьючика. В кино осуществил "вековую мечту каждого советского артиста" - сыграл советского разведчика в телефильме "Вариант "Омега" (который в актерских кругах сразу переиначили на "Вариант Олега"). Съемки закончились в 1974 году, но премьера по непонятным причинам отодвинулась почти на год. Зато с этим фильмом артист, десять лет будучи невыездным, съездил-таки за границу на фестиваль "Злата Прага". Выпустили, благодетели...
Но в 1976 году - на дне рождения Виктора Шкловского нарушен "сухой закон". В марте следует увольнение из "Современника" за нарушение трудовой дисциплины. Не умея нормально существовать в ненормальной для него атмосфере, Даль опять бросил свою судьбу в пике.
"Пошли мне, господь, второго...".
"Пошли мне, Господь, второго, чтоб вытянул так, как я..." - пел Высоцкий в "Песне Акына" на стихи Вознесенского. Многие (и тогда, и сейчас) ставят эти имена - Даль и Высоцкий - рядом. Они встретились в фильме И. Хейфица "Плохой хороший человек", поставленном по чеховской "Дуэли". Это был "актерский дуплет", идеальное двойное попадание в роли, идеальное взаимодействие в дуэте. Кто-то лихо сформулировал: "Высоцкий - слабый в своей силе, и Даль - сильный в своей слабости".
Они не были приятелями на каждый день, общались редко, не дружили домами, но духовная связь меж ними была прочнейшая. Они понимали, чувствовали друг друга. Даже в движении к смерти и у того и у другого была какая-то дьявольская синхронность. В феврале 1980-го Даль обмолвился: "Сначала уйдет Володя, потом - я".
В мае он провел у Высоцкого три дня, "без отрыва слушая его стихи". Больше они не виделись. Фотография, датированная июлем 1980 года: Даль на похоронах Высоцкого. Если заглянешь в глаза, увидишь там обреченность. 25 января 1981 года, в день рождения Высоцкого, Даль рассказал жене сон: "Мне снился Володя. Он меня зовет". А своему врачу сказал: "Мне теперь ничего не поможет, ведь я не хочу больше ни сниматься, ни играть в театре". Январем 81-го датировано и стихотворение "Сейчас я вспоминаю..." с посвящением "В. Высоцкому. Брату".
3 марта 1981 года. Даль на съемках в Киеве. В гостинице он ужинает с партнером по фильму Леонидом Марковым, затем уходит в номер с мрачной шуткой - "Пойду к себе умирать". Похоже, что Олег, сознательно влив в себя критическую дозу водки, понимал: очередная "вшитая "торпеда" среагирует на нее резким скачком давления. Сосуды не выдержали, и Олег Даль скончался от внутреннего кровотечения. Похоже на то, что его уход был вполне сознательным.
P.S. Валентин Гафт вспоминал, как в марте 1981 года лежал на операционном столе с иглой для пункции в позвоночнике и кто-то сказал: "Умер Даль". "Тут я понял, что должен что-то предпринять, иначе тоже умру. С иглой в спине я встал, подошел к окну и очень осторожно начал вдыхать морозный воздух. Мне казалось, еще минута - и у меня разорвется сердце".
