О фантастическом итальянском скрипаче-виртуозе, жившем двести с лишним лет назад, наслышаны даже те, кто ни разу не бывал на концертах классической музыки. Ведь сочетание "Никколо Паганини" стало синонимом исполнительского мастерства.
Его отец Антонио держал мелочную лавку в старом порту и был глух ко всему, что происходило вокруг, за исключением одной-единственной вещи - скрипичных упражнений маленького Никколо. На севере Италии, и особенно в Генуе, музыка была слышна в каждом переулке - бренчали на мандолине, гитаре и с особым пиететом слушали игру на скрипке и виолончели. Благо для этого постарались мастера из соседней Кремоны, чьи редкостные по звучанию инструменты восполняли пробелы в безыскусной игре музыкантов-любителей. Отчасти к таким причислял себя и Антонио Паганини.
Этот смекалистый простолюдин, изводивший пиликанием на скрипке своего третьего по счету отпрыска, тщедушного Никколо, несомненно видел в занятиях музыкой двойную выгоду: у мальчишки со временем будет верный хлеб, а там, глядишь, и станет явью вещий сон матери Никколо. Незадолго до родов той привиделся ангел, известивший, будто ее сын-скрипач прославится на всю Италию... "Похоже, материнское сердце не лжет", - ворча про себя, Антонио прислушался к гаммам, доносившимся из соседнего чулана, - от их монотонных повторений и его клонило в сон. "Ну вот, так и есть! Опять негодный мальчишка взялся "жонглировать" смычком и дергать пальцами струны". Рассердившись не на шутку, Антонио глянул в щелку и невольно застыл в изумлении. Глаза ему не лгали, и для него внезапно открылась одна крамольная истина: его Никколо вовсе не мученик какой-то, о чем судачат соседи, а скорее наоборот - мальчишка неописуемо счастлив, прижимая подбородком свою скрипочку, это просто написано у него на лице! Но инструмент... словно живой! Как послушен он его желаниям! Чудеса да и только...
Мастер импровизации. ...Шум в зале стих, когда из-за кулис вынырнула нескладная фигура Паганини. Плохо сидящий старомодный фрак на тощем теле выглядел, словно с чужого плеча, но маэстро это мало заботило. Его резкий полуптичий профиль, подчеркнутый густыми бакенбардами на впалых щеках и гривой смоляных волос, хорошо был виден из боковой ложи, где нынче сидела баронесса N. Как и все члены королевской семьи, она не пропускала ни одного концерта, если в них выступал итальянский виртуоз. "Он волшебник, сущий дьявол со скрипкой! - восторженно шепнула баронесса своей приятельнице. - Вы еще его не слышали? Его надо еще и видеть! Неподражаем! Но какими же импровизациями синьор Паганини удивит нас сегодня?" И словно вдогонку ее вопросу маэстро вдруг дерзко сверкнул своими агатовыми глазами и объявил с усмешкой произведение, написанное им накануне: " "Пляска ведьм", господа!"
Пронизывая первые ряды горящим взглядом, Паганини поднес свою скрипку - шедевр Гварнери - и взмахнул смычком. По залу прокатился одобрительный шепоток, когда в бойком мотивчике, прозвучавшем в пунктирном ритме, все узнали мелодию из модного балета "Свадьба Беневенто" Зюсмайера - в Милане ее насвистывали все кому не лень! Вот она прозвучала еще раз - и это незабываемо. В бешеном темпе последовала первая вариация: целый фейерверк из блестящих двойных нот, трелей и стаккато. Потом вторая, третья... Знакомая мелодия вернулась, но уже в немыслимых октавных пассажах и арпеджио на одной струне! Зал взорвался рукоплесканиями: "Брависсимо! Бис! Отлично, синьор!" И никто из публики не догадывался, что чудо-скрипач играл сегодня свой последний концерт.
Любовный дуэт. Внезапно странная усталость охватила Паганини после миланских концертов. Он резко изменил намеченный маршрут и через неделю высадился на набережной Венеции. Моросил дождь, легкой дымкой были окутаны дома вдоль спящих каналов, а изящные палаццо из розового, белого и зеленоватого мрамора сливались в белесоватые пятна. Все это великолепие с первой минуты поразило немолодого маэстро, и он долго еще провожал жадным взглядом дома-призраки, пока узконосая барка не подплыла к гостинице "Луна". Никколо прошелся по нетопленному номеру, щелкнул застежками и бережно извлек из футляра свое сокровище: он никогда не ложился спать, не бросив прощальный взгляд на чародейку-скрипку, что владела им безраздельно. "Ты сделала меня несчастным, - шептал он, нежно касаясь рукой своей извечной мучительницы. - Лишила беззаботного золотого детства, украла мой смех, оставив взамен страдания и слезы, сделала пожизненно своим пленником... Мой крест и моя радость! Кто бы знал, что за талант, дарованный мне свыше, за счастье обладать тобой я заплатил сполна". Никколо снова бережно коснулся изящного завитка и слегка отпустил колки с жильными струнами - его восхитительная донна должна отдохнуть. Впрочем, и для него, по-видимому, пришло время длительной паузы... Божественно прекрасный инструмент дал ему уже все, что может пожелать душа: богатство, успех, поклонение... Вот только на доставшиеся трофеи нельзя приобрести ни утраченного навсегда здоровья, ни счастья.
Паганини, не раздеваясь, лег поверх ледяной постели и, убаюканный воспоминаниями, погрузился в тревожный сон.
...Он молод и снова влюблен. И предмет его страсти сегодня не ветреная дочь генуэзского портного, из-за которой вспыльчивый Никколо столько натерпелся и по чьей милости, вернее ее гнусного родителя, угодил в тюрьму, к счастью, ненадолго... И даже не та знатная тосканская дама, пробудившая у Никколо интерес к гитаре, некая "синьора Дида", так и не пожелавшая раскрыть свое настоящее имя... О нет! Теперь совсем иной объект... Паганини обласкан вниманием венценосной особы - его феноменальная игра на скрипке с немыслимыми виртуозными "кунстштюками", вскружила голову принцессе Элизе Бачокки, сестре Наполеона Бонапарта.
...Элиза только вступила во владение маленьким герцогством Лукка, подаренным ей французским императором. Она скучала по блестящему двору, оставленному в Париже, и желала иметь нечто подобное здесь, в Италии. С практичностью, достойной семейства Бонапарт, принцесса Элиза в короткий срок собрала придворный оркестр и пригласила на должность капельмейстера-дирижера "первую скрипку Республики Лукка" - Паганини. Это звание, первое в его жизни, молодой музыкант завоевал в 1801 году, соревнуясь за право играть в соборе во время религиозных празднеств. Одновременно Никколо должен был обучать игре на скрипке принца Феличе Бачокки, мужа Элизы - тот обожал скрипку, и, по меткому замечанию Наполеона, это была "самая чудная из причуд принца".
А вскоре, открыв безграничные возможности Никколо как непревзойденного композитора и желая блеснуть в глазах придворной публики, Элиза попросила Паганини приготовить для нее на очередном концерте сюрприз - "маленькую музыкальную шутку с намеком на наши отношения". И Паганини сочинил знаменитый "Любовный дуэт" для двух струн - ми и ля, - имитирующий диалог гитары и скрипки. Новинка была принята с восторгом, и августейшая покровительница уже не просила, а требовала: свою очередную миниатюру маэстро сыграет на одной струне!
Идея понравилась Никколо, и спустя неделю на придворном концерте прозвучала Военная соната "Наполеон" для струны соль... Успех превзошел все ожидания и еще больше подогрел фантазию Паганини - мелодии одна красивее другой выпархивали из-под чутких пальцев композитора чуть ли не каждый день. Но апофеозом непростых отношений принцессы Элизы и ее придворного музыканта стали 24 каприса, написанные в 1807 году на одном дыхании! И до сих пор это уникальное сочинение остается вершиной творческого наследия Паганини.
...Этот романтический плен мог продолжаться и дальше, но придворная жизнь изрядно тяготила Никколо, да и наскучила. Он жаждал свободы действий...
Их последнее объяснение произошло в 1808 году: "Я хочу сохранить свою индивидуальность, и никто не смеет упрекать меня в этом". Элизу давно уже не смущало низкое происхождение этого чародея скрипки, и вместе с тем ей ничего не оставалось, как мирно расстаться с Никколо... Паганини действительно отличался от остальных скрипачей почти во всех отношениях.
Явление виртуоза. ...Утро принесло Никколо облегчение после дурно проведенной ночи. Маэстро решил прогуляться. Он неспешно прошелся вдоль спящих каналов, в которых отражались перевернутые в них дворцы, и в волнении остановился возле знакомого, немного обветшалого здания: здесь, на подмостках театра "Феникс", Никколо дебютировал как гастролирующий скрипач-виртуоз - ему было 26, и он сгорал от нетерпения явить миру свои таланты.
Но прежде чем взяться покорять Европу по ту сторону Альп, Паганини решил провести "генеральную репетицию" в Милане, Риме, Турине и здесь, в Венеции, - и она прошла блестяще. В середине 1815 года Паганини был на пике творческих и физических сил, когда началось его триумфальное шествие по Европе. В лондонском Ковент-Гардене, венском Хофбурге, парижской Гранд Опера аристократическая элита взрывалась овациями, приветствуя "сенсацию мира", а модные салоны спешили заключить в свои объятия "самого зрелищного и самого необыкновенного виртуоза"!
Газеты захлебывались от восторга, описывая выступления генуэзского кудесника, которые Паганини превратил в настоящее шоу. Все было им продумано буквально до мелочей: от репертуара, куда входили исключительно собственные блистательные импровизации и миниатюры, до каскада эффектных трюков с лопнувшей струной и коронного "привета с деревенской фермы" - непревзойденной имитации крика осла, петуха, курицы, пения канарейки и даже собачьего лая. Как умелый режиссер, маэстро придавал важное значение и эффектному выходу, рассчитывая его таким образом, чтобы довести напряжение публики до предела. А далее на сцене начиналось само колдовство - грандиозное, феерическое! Невероятно магнетическая личность Паганини привлекала и будоражила всех его современников - игру маэстро имели возможность оценить Бальзак, Гейне, Мюссе, Шуберт, Лист. А Россини, автор "Севильского цирюльника", оставил потомкам следующее шутливое признание: "В своей жизни мне пришлось плакать трижды - когда провалилась постановка моей оперы, когда на пикнике в реку упала жареная индейка и когда я услышал игру Паганини".
Разумеется, маэстро вызывал всеобщий интерес. Репортеры дружно охотились за Паганини не хуже современных папарацци, и если одни соревновались между собой, ища краски поярче для описания достоинств исполнителя, то другие, напротив, из кожи вон лезли в поисках компромата на "сенсацию мира". И в этом смысле Паганини представлял благодатную "золотую жилу".
Он азартно играл в карты и любил женское общество. Впрочем, некоторые пылкие дамы, привлеченные не столько блистательной игрой, сколько демоническим обликом скрипача-виртуоза, частенько сами преследовали музыканта - как это было с чувствительной баронессой Еленой Добенек, потерявшей от любви к Паганини голову и бросившей из-за него мужа. Но гораздо чаще Никколо сам становился жертвой женских чар. Увлечение уже зрелого Паганини весьма легкомысленной девицей Анжелиной Кавана едва не стоило музыканту всей карьеры. Отголоски громкого скандала, разразившегося на родине скрипача и связанного якобы с похищением невинной Анжелины, и еще больше - затеянной по этому поводу отцом "соблазненной" дочери судебной тяжбы, докатились до Франции и Германии, где Паганини проводил большую часть времени. По пути все эти небылицы обрастали самыми нелепыми слухами, будто коварный обольститель Паганини убил из ревности свою любовницу, за что и угодил в тюрьму, а там, даже в кандалах, не расставался со своей дьявольской скрипкой... Вкупе с легендами о связи маэстро с миром колдовства и черной магии, эти сплетни и домыслы долго еще преследовали музыканта и впоследствии сыграли свою зловещую роль.
На своих концертах, собирающих полные аншлаги, Паганини исполнял исключительно собственные сочинения-импровизации. Исполненные в неповторимом, только ему присущем стиле, эти сиюминутные шедевры не просто электризовали публику - они производили поистине колдовское впечатление. Многие даже падали в обморок... Вот какой хвалебный отзыв на памятное выступление Паганини в Ковент-Гардене поместили в "Таймс" в августе 1832 года: "Резким движением он сделал два-три коротких вибрирующих прикосновения к струне, давая тем самым сигнал оркестру, и замолк. За этим последовала серия резких пиццикато - и снова пауза. Оркестр, дождавшись повторения этого причудливого маневра, вступил, подчиняясь жестам маэстро, и сквозь заключительный взрыв инструментов прорвался протяжный звенящий голос скрипки - невообразимой твердости и хрупкости... Струны стонали и трепетали, и маэстро, соскальзывая по полутонам на самую нижнюю ступень гаммы, делал это с такой энергией отчаяния, что невозможно было сдержаться от рыданий... В финале Паганини обрушил на затаивших дыхание слушателей каскад сказочных виртуозных пассажей и завершил волшебство вереницей щебечущих стаккато. И эти звуки отрывались от струн, будто вспыхивающие связки шутих. Неужели то, что сейчас все видели и слышали, не было сном?.."
Венецианский карнавал. ...У моста Риальто взгляд Паганини задержался на фасаде изящного палаццо - некогда здесь музыкант давал концерт у синьора Пальфи, и тут в больших пустынных залах он играл свою "Прекрасную мельничиху". Играл блистательно, не подозревая, что его ослепительная карьера на исходе...
Европейское турне Паганини, очень утомительное, со всеми его переживаниями и треволнениями, в 1834 году закончилось для музыканта печальным финалом: врачи нашли у него туберкулез легких. Теперь и сам Никколо прекрасно сознавал, сколь шатко его положение - любая простуда или эмоциональное расстройство могли сделать его неспособным к игре на недели и даже месяцы. Все неотступнее ему грезился дом его мечты, где он бросит наконец якорь.
...Глядя на свое отражение в зеркале, Никколо криво усмехнулся - бледный, изможденный, нескладный призрак. Все лицо, и так некрасивое, избороздили глубокие морщины... А ведь теперь в его слабеющих день ото дня руках судьба любимейшего существа на свете - сына Ахилла.
Мальчик родился, когда синьору Паганини, кавалеру ордена Золотой шпоры, было уже 42 года. Долгожданного сына маэстро подарила Антония Бьянки, начинающая певица из "Феникса". Привлекательная внешность и живой темперамент Антонии произвели на пылкого Никколо неотразимое впечатление, и он взял ее c собой на гастроли в Милан и Геную. И неожиданно Бьянки сообщила Никколо о своем интересном положении...
Исход любовной интрижки заставил невольно задуматься о будущем: "Моя жизнь будет безоблачной и счастливой, и я увижу свое отражение в детях", - так написал Паганини в 1821 году своему другу Джерми. Похоже, он искренне сам этого желал, но душа странника все же пересилила в нем грезы о семейном очаге: их брак с Бьянки так и не был узаконен. Однако родившийся вскоре малыш завладел всем его сердцем. Чего нельзя было сказать в отношении чувств Никколо к Антонии - страсти улеглись, и теперь она значила для него не больше, чем любая из его прежних женщин.
...Паганини очнулся от грез, привлеченный пением гондольера. Маэстро прислушался - приятный баритон выводил популярнейшую венецианскую канцону "О мама, мама дорогая". Многократно повторяющаяся мелодия таяла в утреннем тумане, сливалась с барочными строениями и эхом возвращалась к маэстро неузнаваемой, принимая фантастические образы из затейливого маскарада. Никколо в нетерпении, сколько позволяли силы, бросился назад в гостиницу, и к вечеру был готов феерический "Венецианский карнавал".
Это творение впоследствии назовут "энциклопедией скрипичной техники". Ничего больше, сравнимого с "Венецианским карнавалом", Паганини так и не сочинил. Он умер спустя 12 лет в Ницце, отказавшись от последнего причастия, - величайший скрипач, всю жизнь обожавший мистификации, словно догадывался, какие посмертные приключения - в прямом смысле! - его ожидают... И не ошибся.
