Трудно найти человека, который бы ничего не слышал о Савве Ивановиче Мамонтове, о содружестве художников в его имении Абрамцево, о частной мамонтовской опере, о знаменитой керамической мастерской. Но искусствоведы, на все лады расхваливающие мецената, предпочитают не упоминать о том, что он был разорен и последние годы жизни провел в полном забвении.
11 сентября 1899 года известный московский меценат, коммерции советник, купец 1-й гильдии Савва Иванович Мамонтов был арестован и под конвоем доставлен в Таганскую тюрьму. При обыске в его доме были найдены наличные деньги в размере 53-х рублей, кредитный билет в 100 германских марок, револьвер и записка. В записке было написано: «Тянуть дальше незачем, без меня все скорее уладится и проще разрешится. Ухожу с сознанием, что никому зла намеренно не делал, кому делал добро, тот вспомнит меня в своей совести. Фарисеем никогда не был».
На следующий день вся Москва только и говорила, что об аресте Мамонтова. Поэт Валерий Брюсов в своем дневнике отметил, что Савву Мамонтова «все жалели, говорили, что его недочеты — это взятки, которые он дал в высоких сферах». Московские купцы туманно намекали на какие-то финансовые махинации, но актеры, художники и музыканты, хорошо знавшие милейшего Савву Ивановича, с негодованием отвергали эти слухи. Что же на самом деле совершил железнодорожный магнат и тонкий ценитель искусства?
«Пустота в голове и упадок в характере»
Савва Мамонтов родился в 1841 году в городе Ялуторовске, за Уралом, где отец его, Иван Федорович, работал по откупной части. В своих заметках о детстве меценат вспоминал, что его отец «был близок и как будто родственно связан с некоторыми из декабристов», но профессия винного откупщика (оптового торговца водкой) была не настолько почтенной, чтобы дворяне искали с ним знакомства.
Вообще, Савва Иванович любил приукрасить свою биографию, тем более что ему было что приукрашивать. Например, из гимназии он был отчислен за неуспеваемость. Каким-то чудом папаша протолкнул своего отпрыска на юридический факультет Московского университета, где юный повеса, по его словам, «посещал лекции с большим интересом и с большим вольнодумством». Вольнодумство выражалось, видимо, в том, что лекции Савва посещал выборочно. Зато он стал завзятым театралом и будто бы даже в любительской постановке «Грозы» А.Н. Островского сыграл роль Кудряша, причем роль Дикого исполнял сам великий драматург.
Иван Федорович, обеспокоенный легкомысленным отношением Саввы к учебе, не раз выговаривал сыну: «Мне нужен не актеришка, а образованный, здравомыслящий юрист, которому можно без страха поручить серьезное дело. Мне нужен не фигляр, а помощник». Но убедившись в том, что у сына «пустота в голове, слабость в теле и мучительный упадок в характере», он отправил сына в Баку, определив «на должность в контору». Но, видимо, даже в Баку Савва нашел, где приятно проводить время. Пришлось отправить его еще дальше — в «дикую Персию», в город Шахруд, где он работал приказчиком в лавке. Полгода Савва слезно умолял отца вернуть его в Москву, поскольку все осознал и стал другим человеком, но, вернувшись, пожаловался на здоровье и уехал лечиться в Италию. Там Савва пристрастился к живописи и вокалу — его, как он рассказывал, чуть ли не приняли на басовые партии в один из миланских театров.
Вконец отчаявшись наставить сына на праведный путь, Иван Федорович сговорился с вдовой купца Солдатенкова, и та, прихватив дочь Лизавету, отправилась в Италию. Женитьба не входила в планы юного повесы, но, узнав, какое за невестой будет приданое, он изменил свои планы. Вскоре Иван Федорович Мамонтов умер, и Савва, которого вся Москва знала как редкого шалопая, в одночасье превратился в одного из самых богатых российских купцов.
Миллионы растаяли как дым
Сейчас можно встретить утверждения, будто, возглавив доставшееся ему от отца «Общество Московско-Ярославской железной дороги», Савва Мамонтов с жаром принялся за дело, построив Архангельскую и Донецкую железные дороги. На самом деле их строили другие люди — в первую очередь Федор Чижов, который некогда был профессором математики Петербургского университета. Савва Мамонтов в железных дорогах ничего не понимал и в это дело не вмешивался. Он обзавелся огромным имением Абрамцево, которое раньше принадлежало братьям Аксаковым. В этом доме на протяжении долгих лет, как сейчас говорят, «тусовались» Васнецов, Крамской, Репин, Поленов, Врубель, Коровин, Серов, Антокольский и многие другие известные художники и скульпторы.
Все они наперебой расхваливали таланты хлебосольного хозяина. Особенно в этом преуспел репортер Амфитеатров: «Мы, люди искусства, должны Мамонтову заживо памятник поставить. Миллионер, железнодорожник и, кругом, артист. Оперу держит, картины пишет, стихи сочиняет, бюсты ваяет, баритоном поет, Цукки танцы показывал, Шаляпина открыл и на ноги поставил, Васнецова в люди вывел, Косте Коровину дорогу расчистил, теперь с Врубелем возится, как мать с новорожденным». Савве Мамонтову это чрезвычайно льстило, и он не жалел денег на благотворительность, причем делал это не тайком, как Савва Морозов, а так, чтобы об этом знала вся Москва.
Но восхищались «Саввой великолепным» (Мамонтов очень любил, когда его называли по аналогии со знаменитым флорентийским меценатом эпохи Ренессанса Лоренцо Медичи) далеко не все. Чехов, например, относился к нему пренебрежительно: «Тип старых бар, заводивших с жиру «собственные» театры и оркестры, на Руси еще не вывелся. Раскройте житие железнодорожного барина г. Саввы Мамонтова, и вы убедитесь в целости типа». Известно также высказывание художника Бенуа о том, что Мамонтов «хоть и грандиозен и почтенен, но весьма безвкусен и опасен».
Привычка жить беззаботно и на широкую ногу сослужила Савве Мамонтову плохую службу — его состояние таяло на глазах, а дела, как и следовало ожидать, приходили в упадок. Однако ему удалось получить концессию на строительство железной дороги Петербург — Вятка, но взамен он вынужден был продать Донецкую железную дорогу, а также выкупить у казны находящиеся в бедственном положении судостроительный, механический и металлургический заводы. В итоге этой бестолковой операции он оказался без денег, но с концессией в руках. А на какие средства строить железную дорогу? Ну хотя бы взять в банке целевой кредит, предоставив в залог акции этой самой дороги.
Мецената отправили за решетку
Так Мамонтов и сделал. И все бы ничего, но, видимо, по совету сведущих людей он решил покрутить эти средства на счетах своих заводов с тем, чтобы на бумаге эти заводы выглядели процветающими. Тогда их можно было бы с выгодой продать. Но дело не выгорело — сам Савва Иванович, его сыновья, Сергей и Всеволод, брат Николай, а также директор правления «Общества Московско-Ярославско-Архангельской железной дороги» Арцыбушев и начальник коммерческого отдела этого общества Кривошеин были арестованы.
В чем же дело, ведь сейчас нецелевое использование кредитных ресурсов происходит сплошь и рядом и никого за это не сажают? Чтобы ответить на этот вопрос, надо вспомнить, с чего начинался первый финансовый кризис, разразившийся в Российской империи 12 октября 1875 года. Этот день запечатлен на известной картине Маковского «Крах банка». За год до этого Московский ссудный коммерческий банк выдал прусскому железнодорожному магнату Струсбергу огромный кредит в размере 8 млн. рублей. В залог Струсберг предоставил акции железных дорог. Но проблема была в том, что эти дороги еще не были построены, то есть акции, строго говоря, были дутыми.
Знали ли об этом члены правления банка? Конечно, поскольку они на этом сделали свой гешефт. Понятно, что банкиры поспешили перезаложить эти акции в другом банке, там они тоже не задержались и начали путешествовать по всей банковской системе. Когда Московский ссудный банк объявил о приостановке выплат «по всем без исключения обязательствам», вслед за ним, как кости домино, начали валиться и другие банки. За считанные дни сотни российских вкладчиков лишились сбережений. У многих из них не выдержало сердце, это сейчас крах банка обычное дело, а в те годы ни кто и предположить не мог, что банки подчас лопаются как мыльные пузыри. Чтобы предотвратить крах всей банковской системы, правительство было вынуждено раздать кредитов на 14 млн. рублей. Струсберга и его подельников посадили (под горячую руку попал даже московский градоначальник, которого обвинили в «недонесении о преступной деятельности правления банка»), но экономика Российской империи еще долго расхлебывала последствия этой аферы.
В 1899 году об этом кризисе в России вспоминали с содроганием. На Америку, правда, всех собак не вешали, хотя, по иронии судьбы, тот кризис начался с банкротства американских железнодорожных компаний. Тем не менее российское правительство взяло всю вину на себя и напряженно следило, чтобы впредь ничего подобного не повторилось. Мамонтов с подручными шел по стопам Струсберга — немудрено, что всех немедленно повязали. Сейчас принято считать, что Мамонтов пострадал из-за интриг министра финансов, но надо признать, что Сергей Витте задушил финансовый кризис в зародыше, — Савва Иванович свою железную дорогу, конечно же, не построил бы, кредит за его спиной был бы разворован и очередная воздушная пробка попала бы в финансовые артерии страны. Впрочем, автором кабальных условий предоставления концессии был тоже Витте. Получается, он предотвратил то, что сам же и спровоцировал.
Оправдан, но не прощен
Находясь под арестом, Мамонтов получил открытое письмо от друзей-художников, в котором Серов, Врубель, Репин, Суриков, Поленов, Левитан и Васнецов писали: «Твоя чуткая художественная душа отзывалась на наши творческие порывы. Мы шли в твой дом, как к родному очагу, и он всегда был открыт для нас. Мы, художники, для которых без великого искусства нет жизни, провозглашаем тебе честь и славу за все хорошее, внесенное тобой в родное искусство». Письмо было опубликовано в ведущих газетах и вызвало волну сочувствия к Мамонтову, который томится в темнице неизвестно за что. Может быть, даже за бескорыстную поддержку русской культуры. Или по политическим мотивам — незадолго до ареста Савва Мамонтов учредил собственную газету под названием «Россия». Впрочем, она была закрыта лишь в феврале 1902 года. Формальная причина закрытия — фельетон Амфитеатрова «Господа Обмановы», высмеивавший императорскую фамилию. Но на самом деле у газеты просто закончились деньги, и редакция решила громко хлопнуть дверью.
17 февраля 1900 года Савву Ивановича выпустили из тюрьмы под домашний арест, а 23 июня начался судебный процесс. Максим Горький писал Чехову о своих впечатлениях: «Видел я Мамонтова — оригинальная фигура! Мне совсем не кажется, что он жулик по существу своему, а просто он слишком любит красивое и в любви своей — увлекся». Это было действительно так — Савва Иванович округлившимися глазами смотрел на судей, прокурора и присяжных заседателей и совершенно не понимал, почему его подозревают в мошенничестве. Нет, он, судя по всему, примеривал на себя трагическую роль мецената, которого постиг финансовый крах, и даже написал приличествующую случаю предсмертную записку, но то была игра, театр одного актера, а в жизни все случилось иначе.
30 июня присяжные вынесли вердикт. Он гласил: «не виновен». Находившийся в зале суда Станиславский так вспоминал этот момент: «Зал дрогнул от рукоплесканий. Толпа бросилась со слезами обнимать своего любимца».
Но дело на этом было не закончено — Мамонтов избежал тюрьмы, но ему еще предстояло расплатиться с кредиторами. 7 июля он был признан несостоятельным должником, его имущество было описано, а с самого мецената была взята подписка о невыезде. Постановление суда полагалось опубликовать в газетах, а также «прибить к дверям суда и вывесить на бирже». Знаменитый дом Мамонтова на Садовой со всеми книгами, картинами, скульптурами, мебелью простоял опечатанным более двух с половиной лет. Владимир Гиляровский, которому удалось проникнуть в этот дом зимой 1901 года, был потрясен: «Ледяным погребом веет от злополучного здания, гулко раздаются шаги под заиндевевшими сводами. Орнаменты на резной итальянской мебели обвалились, деку рояля, испещренную художественной инкрустацией, повело, и на всем, как кровяные пятна, краснеют сургучные печати судебного пристава».
Последние годы жизни Савва Иванович Мамонтов прожил в небольшом деревянном доме, стараясь не показываться на людях и даже не поддерживать отношения с бывшими друзьями-художниками. Любовница его бросила, но зато вернулась жена. Доходов от керамической мастерской, которую Мамонтов незадолго до ареста переписал на свою дочь Александру, хватало в обрез. Савва Иванович быстро постарел, от прежнего завсегдатая театров и ресторанов не осталось и следа. Скончался он в апреле 1918 года. В газетах об этом событии не было ни строчки.
