страны
Как картинка из книжки старинной,
Услаждавшей мои вечера,
Изумрудные эти равнины
И раскидистых пальм веера.
И каналы, каналы, каналы,
Что несутся вдоль глиняных стен,
Орошая Дамьетские скалы
Розоватыми брызгами пен.
И такие смешные верблюды
С телом рыб и головками змей,
Как огромные, древние чуда
из глубин пышноцветных морей.
Вот каким ты увидишь Египет
В час божественный трижды, когда
Солнцем день человеческий выпит
И, колдуя, дымится вода.
К отдаленным платанам цветущим
Ты проходишь, как шел до тебя
Здесь мудрец, говоря с присносущим,
Птиц и звезды навек полюбя.
То вода ли шумит безмятежно
Между мельничных тяжких колес,
Или Апис мычит белоснежный,
Окровавленный цепью из роз?
Это взор благосклонной Изиды
Или пламя встающей луны?
Но опомнись! Растут пирамиды
Пред тобою черны и страшны.
На седые от мха их уступы
Ночевать прилетают орлы,
А в глубинах покоятся трупы,
Незнакомые с тленьем, средь мглы.
Сфинкс улегся на страже святыни
И с улыбкой глядит с высоты,
Ожидая гостей из пустыни,
О которых не ведаешь ты.
Но Египта властитель единый,
Уж колышется Нильский разлив
Над чертогами Елефантины,
Над садами Мемфиса и Фив.
Там, взглянув на пустынную реку,
Ты воскликнешь:- "Ведь это же сон!
Не прикован я к нашему веку,
Если вижу сквозь бездну времен.
Исполняя царевны веленья,
Не при мне ли нагие рабы
По пустыням таскали каменья,
Воздвигали вот эти столбы?
И столетья затем, не при мне ли,
Хороводы танцующих жриц
Крокодилу хваления пели,
Перед Ибисом падали ниц?
И томясь по Антонии милом,
Поднимая большие глаза,
Клеопатра считала над Нилом
Пробегающие паруса.
Но довольно! Ужели ты хочешь
Вечно жить средь минувших отрад?
И не рад ты сегодняшней ночи,
И сегодняшним травам не рад?
Не обломок старинного крипта
Под твоей зазвеневший ногой,
Есть другая душа у Египта
И торжественный праздник другой.
Точно дивная Фата-Моргана,
Виден город у ночи в плену,
Над мечетью султана Гассана
Минарет протыкает луну.
На прохладных открытых террасах
Чешут женщины золото кос,
Угощают подруг темноглазых
Имбирем и вареньем из роз.
Шейхи молятся, строги и хмуры,
И лежит перед ними Коран,
Где персидские миниатюры,
Словно бабочки сказочных стран.
А поэты скандируют строфы,
Равалившись на мягкой софе,
Пред кальяном и огненным кофе
Вечерами в прохладных кафе.
Здесь недаром страна сотворила
Поговорку, прошедшую мир:
- Кто испробовал воду из Нила,
Будет вечно стремиться в Каир. -
Пусть хозяева здесь - англичане -
Пьют вино и играют в футбол,
И Хедива в высоком Диване
Уж не властен святой произвол!
Пусть! Но истинный царь над страною
Не араб и не белый, а тот,
Кто с сохою иль с бороною
Черных буйволов в поле ведет.
Хоть ютится он в доме из ила,
Умирает, как звери в лесах,
Он любимец священного Нила
И его современник - феллах.
Для него ежегодно разливы
Этих рыжих всклокоченных вод
Затопляют богатые нивы,
Где тройную он жатву берет.
И его ограждают пороги
Полосой острогрудых камней
От нежданной полночной тревоги,
От коротких нубийских мечей.
А ведь знает и коршун бессонный:
Вся страна - это только река,
Окаймленная рамкой зеленой
И другой, золотой, из песка.
Если аист задумчивый близко
Поселится на поле твоем,
Напиши по-английски записку
И ему привяжи под крылом.
И весной на листе эвкалипта
Если аист вернется назад,
Ты получишь привет из Египта
От веселых феллашских ребят.
Я на карте моей под ненужною сеткой
Сочиненных для скуки долгот и широт,
Замечаю, как что-то чернеющей веткой,
Виноградной оброненной веткой ползет.
А вокруг города, точно горсть виноградин,
Это — Бусса, и Гомба, и царь Тимбукту,
Самый звук этих слов мне, как солнце, отраден,
Точно бой барабанов, он будит мечту.
Но не верю, не верю я, справлюсь по книге,
Ведь должна же граница и тупости быть!
Да, написано Нигер… О, царственный Нигер,
Вот как люди посмели тебя оскорбить!
Ты торжественным морем течешь по Судану,
Ты сражаешься с хищною стаей песков,
И когда приближаешься ты к океану,
С середины твоей не видать берегов.
Бегемотов твоих розоватые рыла
Точно сваи незримого чудо-моста,
И винты пароходов твои крокодилы
Разбивают могучим ударом хвоста.
Я тебе, о мой Нигер, готовлю другую,
Небывалую карту, отраду для глаз,
Я широкою лентой парчу золотую
Положу на зелёный и нежный атлас.
Снизу слева кровавые лягут рубины,
Это — край металлических странных богов.
Кто зарыл их в угрюмых ущельях Бенины
Меж слоновьих клыков и людских черепов?
Дальше справа, где рощи густые Сокото,
На атлас положу я большой изумруд,
Здесь богаты деревни, привольна охота,
Здесь свободные люди, как птицы поют.
Дальше бледный опал, прихотливо мерцая
Затаенным в нем красным и синим огнем,
Мне так сладко напомнит равнины Сонгаи
И султана сонгайского глиняный дом.
И жемчужиной дивной, конечно, означен
Будет город сияющих крыш, Тимбукту,
Над которым и коршун кричит, озадачен,
Видя в сердце пустыни мимозы в цвету,
Видя девушек смуглых и гибких, как лозы,
Чье дыханье пьяней бальзамических смол,
И фонтаны в садах и кровавые розы,
Что венчают вождей поэтических школ.
Сердце Африки пенья полно и пыланья,
И я знаю, что, если мы видим порой
Сны, которым найти не умеем названья,
Это ветер приносит их, Африка, твой!
Чутко горы спят,
Южный Крест залез на небо,
Поплыли вниз в долины облака,
Осторожней, друг
Ведь никто из нас здесь не был,
В таинственной стране Мадагаскар
Может стать, что смерть
Ты найдешь за океаном.
И все же ты от смерти не беги.
Осторожней, друг,
Даль подернулась туманом,
Сними с плеча свой верный карабин.
Ночью труден путь,
На востоке воздух серый,
Но вскоре солнце встанет из-за скал.
Осторожней, друг,
Тяжелы и метки стрелы
У жителей страны Мадагаскар.
Южный Крест погас
В золотом рассветном небе,
Поднялись из долины облака.
Осторожней, друг,
Ведь никто из нас здесь не был,
В таинственной стране Мадагаскар.
Точно медь в самородном железе,
Иглы пламени врезаны в ночь,
Напухают валы на Замбези
И уносятся с гиканьем прочь.
Сквозь неистовство молнии белой
Что-то видно над влажной скалой,
Там могучее черное тело
Налегло на топор боевой.
Раздается гортанное пенье.
Шар земной обтекающих муз
Непреложны повсюду веленья!..
Он поет, этот воин зулус.
«Я дремал в заповедном краале
И услышал рычание льва,
Сердце сжалось от сладкой печали,
Закружилась моя голова.
«Меч метнулся мне в руку, сверкая,
Распахнулась таинственно дверь,
И лежал предо мной, издыхая,
Золотой и рыкающий зверь.
«И запели мне духи тумана:
— Твой навек да прославится гнев!
Ты достойный потомок Дингана,
Разрушитель, убийца и лев! —
«С той поры я всегда наготове,
По ночам мне не хочется спать,
Много, много мне надобно крови,
Чтобы жажду мою утолять.
«За большими, как тучи, горами,
По болотам близ устья реки
Я арабам, торговцам рабами,
Выпускал ассагаем кишки.
«И спускался я к бурам в равнины
Принести на просторы лесов
Восемь ран, украшений мужчины,
И одиннадцать вражьих голов.
«Тридцать лет я по лесу блуждаю,
Не боюсь ни людей, ни огня,
Ни богов… но что знаю, то знаю:
Есть один, кто сильнее меня.
«Это слон в неизведанных чащах,
Он, как я, одинок и велик
И вонзает во всех проходящих
Пожелтевший изломанный клык.
«Я мечтаю о нем беспрестанно,
Я всегда его вижу во сне,
Потому что мне духи тумана
Рассказали об этом слоне.
«С ним борьба для меня бесполезна,
Сердце знает, что буду убит,
Распахнется небесная бездна
И Динган, мой отец, закричит:
«— Да, ты не был трусливой собакой,
Львом ты был между яростных львов,
Так садись между мною и Чакой
На скамье из людских черепов!» —
Австралийский чeрный лебедь на волне,
Словно в сказке на картинке, виден мне.
Настоящий, проплывет предо мной,
Весь змеиный, весь узорный, вырезной.
И воистину влечет меня в игру
Настоящими прыжками кенгуру.
И в хранимом зачарованном прудке
Светят лотосы во влажном цветнике.
Голубеет эвкалипта стройный ствол,
Куст невиданной акации расцвел.
Как колибри, медонос припал к цветку,
Птица-флейта засвирелила тоску.
И хохочут зимородки по ветвям,
Словно в сказке, что сказали в детстве нам.
Только это все лишь малый уголок —
Громче пенья птиц на фабрике гудок.
Нет Австралии тех детских наших дней,
Вся сгорела между дымов и огней.
И от города до города всегда
Воют, копоть рассевая, поезда.
