Леонид Мартынов: "Сыпучее песка людские имена"

В мире прекрасного
В мире прекрасного

Он прожил на свете 75 лет. Родился 22 мая, умер 23 июня. В его жизни было много, чудесных, порой мистических совпадений, связанных главным образом с цифрами. Так, после войны он жил в Москве на 11-й Сокольнической улице, в доме 11, в квартире 11. Мало того - площадь комнаты была 11 метров, и прожил он в ней 11 лет.

Вообще биография Мартынова необычна и во многом парадоксальна. Как сама его личность, как сама его поэзия. Начать с того, что популярность Мартынов приобрел только лет в пятьдесят, хотя стихи писал, как говорят, с младых ногтей.

Детство и юность

Родился он в Сибири. Раннее детство Мартынова практически прошло в железнодорожном вагоне. Отец работал техником путей сообщения. Служебный вагон подолгу стоял среди степей и полупустынь Зауралья. И мальчик знал "каждую водокачку между Челябинском, Омском и Каинском". Только перед Первой мировой войной семья окончательно поселилась в Омске. Через много лет Мартынов напишет, что в 1910 году Омск напоминал ему " плоский, купающийся в соленой пыли гигантский блин-город", где жили люди по крайне мере двенадцати национальностей.

В мире прекрасного

Он помнил казахов, продававших кумыс на улицах и мясо на базарах, одетых в гоголевские свитки украинцев, кутающихся в сибирские тулупы рыжих немцев-колонистов, а еще латышей, эстонцев, поляков. На главном Никольском проспекте возвышался Казачий собор, где Мартынова крестили, почему-то под сенью знамени Ермака Тимофеевича. Напротив стоял костел, из которого доносились латинские песнопения. А рядом с костелом - мусульманская мечеть. Эта многоязычная пестрая среда, смешение одежд, языков, обычаев как бы приобщило будущего поэта к мировой культуре, научило "ощущать на вкус, цвет, запах" не только предметы, вещи, но и события, явления. Уже в 15-16 лет он серьезно интересуется историей, семейными преданиями, даже пишет стихотворение о происхождении своей фамилии, узнав, что мартыны - это птицы из породы чаек.

"Черные воды пустынны, Глухо ревет прибой, Братья мои мартыны Кружатся над тобой. Тонкие руки раскинув, Падаешь ты на песок. Видишь летящих мартынов? Путь их высок, высок".

Видимо, еще в отрочестве Мартынов наметил для себя собственный высокий путь. Хотя поначалу, как все мальчишки, увлекался техникой: паровозы, самолеты, корабли. Правда, еще в раннем детстве мальчику снились диковинные сны: он видел летящие в воздухе фигуры с раскинутыми руками, а потом и сам весело, вольно начал летать во сне, то над Северным полюсом, то прямо через радугу.

Позже Мартынов признается, что сны эти до времени заменяли ему поэзию и музыку. А потом был гардероб в проходной комнате, на верху которого мальчик обнаружил залежи старых журналов и книг. С этих пор он и стал книгочеем. Товарищи старшего брата называли его сновидцем книг, наивным мечтателем, "вундеркиндом, читающим Ведекинда". Окончив четыре класса омской гимназии, Мартынов решил учебу бросить. Видимо, жизненные впечатления и события были слишком сильны и значительны. Первая мировая война, революция, армия Колчака, вошедшая в Омск, установление советской власти. И стихи, стихи, стихи.

"Отгородимся от прошлого, Cтертого в порошок, Прошлого, былью поросшего, Скошенного под корешок. Разве что только под лупами Станет оно видней… Пахнут землей и тулупами Девушки наших дней".

Поиски себя

В мире прекрасного

Молодой Мартынов сначала увлекся футуризмом, потом решил стать художником, даже ездил в Москву поступать во ВХУТЕМАС. Потом сделался газетчиком-корреспондентом, исколесил огромные пространства Сибири: летал над Барабинской степью на агитсамолете, переходил пешком Казахстан по трассе будущего Турксиба, искал в степи остатки мамонтов, а на Алтае собирал лекарственные травы. Внезапно решил поступить на географический факультет Ленинградского университета.

С Ленинградом у молодого Мартынова тоже связана удивительная история. Три задачи поставил перед собой поэт: переплыть Неву, напечатать стихи в литературном журнале и поступить в университет без вступительных экзаменов, предъявив вместо аттестата собственные стихи. Но… профессор Тан-Богораз заявил, что нужные молодому стихотворцу знания можно получить и путем самообразования. Университет остался мечтой, зато в журнале "Звезда" было опубликовано стихотворение Мартынова "Безумный корреспондент", где были, в частности, и такие строки:

"Ведь наших дней трескуч кинематограф, И Гепеу - наш вдумчивый биограф, И тот не в силах уследить за всем".
В мире прекрасного

Арест

Случилось, что этот "вдумчивый биограф" сыграл с поэтом скверную шутку. В 32-м году 27-летний Мартынов был арестован по делу так называемой "Сибирской бригады". По мнению НКВД, это была нелегальная контрреволюционная организация литераторов. Помимо Мартынова, в нее входили поэты Павел Васильев, Сергей Марков и несколько других. Мартынова выслали в Архангельск, потом перевели в Вологду, где он прожил три года..

Только в начале 90-х Галина Сухова, хранительница мартыновского наследия, получила в Особом архиве дело этой "Сибирской бригады" за номером 122613. Мартынова обвиняли в контрреволюционной агитации. Формальной уликой было известное стихотворение "Воздушные фрегаты":

"Померк багряный свет заката, Громада туч росла вдали, Когда воздушные фрегаты Над самым городом прошли…"

Даже не все стихотворение, а строки, посвященные адмиралу Колчаку:

"О потонувшем адмирале Не зря вещали старики…"

Но главное обвинение заключалось в том, что молодые поэты якобы ратовали за автономию Сибири, чуть ли не за ее отделение от России.

В мире прекрасного

Почему-то сам Мартынов никогда не писал и не рассказывал об этом факте своей биографии, и даже в 60-е годы не подавал документов на реабилитацию. Словно вычеркнул из своей жизни эту страницу.

Любовь

Однако Вологда не оказалась случайным городом в судьбе поэта. Он и здесь сотрудничал в газетах, журналах, писал стихи. Но главное, в Вологде, в одной из редакций, Мартынов встретил свою будущую жену. Девушка - ее звали Нина - печатала на машинке "Ундервуд" и была похожа на подсолнух. Ей посвятил Мартынов одно из лучших лирических стихотворений:

"Но ты вошла… Отчетливо я помню, Как ты вошла - не ангел. И не дьявол, А теплое здоровое созданье, Такой же гость невольный, как и я… Я это понял. Одного лишь только Не мог понять: откуда мне знакомы Твое лицо, твои глаза и губы, И волосы, упавшие на лоб? Я закричал: - Я видел вас когда-то, Хотя я вас и никогда не видел. Но тем не менее видел вас сегодня, Хотя сегодня я не видел вас!"

Они прожили, как говорят, душа в душу 47 лет. Она умерла в 79-м, он через год после нее.

В мире прекрасного

Дружба

Была еще и необыкновенная дружба, длившаяся тридцать три года. Уже после войны, в 45-м году, когда чета Мартыновых перебралась в Москву и жила на той самой 11-й Сокольнической улице, в маленькую комнату нагрянул венгерский поэт Антал Гидаш и предложил Мартынову заняться переводами Петефи. Так началась дружба четверых: Мартынов, Нина, Гидаш, Агнесса. Их сблизила не только одержимость поэзией, но и общность судеб. Антал Гидаш тоже провел несколько лет в сталинских лагерях, отец Агнессы Кун, венгерский революционер, был расстрелян в 37-м.

"Нас было четверо,- писала Агнесса Кун уже после смерти Мартынова. - Первой ушла Ниночка, вторым Гидаш, третьим Мартынов, и осталась я одна. Не так уж уютно стало на свете. Утрачен и ритм жизни: 10-е, 20-е, 30-е числа. Это были мартыновские дни. Двадцать с лишним лет подряд сидели мы с Гидашем в нашей будапештской квартире и ждали их звонка".

В мире прекрасного

Еще одна веха биографии - "Эрцинский лес" - книга стихов, выпущенная в Омске. Когда я спрашивала Мартынова, что это такое - Эрцинский лес, он смотрел на меня недоуменно, как на полную невежду, потом долго объяснял про молдавского ученого Сапфария, который еще в 17-м веке описал лесные богатства Сибири, особо отметив леса, растущие по берегам рек. "Это и есть Эрцинский лес в переводе с латинского",- заканчивал он свой рассказ.

Тогда, в 46-м, книга была подвергнута оглушительному разгрому. Особо придирались к стихотворению, давшему название всей книге:

"Я говорил, что дик Мой отдаленный край. Я говорил: "Язык Деревьев изучай!" Я звал вас много раз Сюда, в Эрцинский лес, Чьи корни до сердец, Вершины до небес!"

В частности, известная в те годы писательница Вера Инбер даже отказывала поэту в принадлежности к советской литературе: "Видимо, Леониду Мартынову с нами не по пути. Наши пути могут разойтись навсегда".

Особенно возмутило ее стихотворение, где были такие строки:

"Но, по земле своей кочуя, Совсем немногого хочу я: Хочу иметь такую душу, Чтоб гибло все, что я разрушу, Хочу иметь такую волю, Чтоб жило все, чему позволю…"

Годы забвения

На этот раз Мартынова не арестовали, не выслали, его просто прекратили печатать. Только переводы с венгерского, польского, французского изредка появлялись в журналах. Но Мартынов всегда верил в свое предназначение. В 45-м он писал:

"Мне кажется, что я воскрес, Я жил. Я звался Геркулес. Три тысячи пудов я весил. С корнями вырывал я лес. Рукой тянулся до небес. Садясь, ломал я спинки кресел. И умер я… И вот воскрес: Нормальный рост, нормальный вес - Я стал как все. Я добр. Я весел. Я не ломаю спинок кресел… И все-таки я Геркулес".
В мире прекрасного

Именно в запретные годы непечатанья Мартынов работает истово, собирает воедино свои лучшие сочинения. Они появились только через девять лет, в 55-м, в виде тоненькой зеленой книжки со скромным названием "Стихи". Сразу же после выхода сборника Мартынов, как говорится в таких случаях, проснулся знаменитым. Его стихи читали, обсуждали, цитировали. Многие строки просто сделались афоризмами: "Из смиренья не пишутся стихотворенья", "удивительно громкое эхо", "человечеству хочется песен...", "вода благоволила литься". Недаром на вопрос, кто он по профессии, Мартынов шутливо отвечал: "Писатель слов и сочинитель фраз".

Признание

Но долгожданное признание, казалось, вовсе не повлияло на образ жизни и внутренний мир Мартынова. Правда, из комнатушки на 11-й Сокольнической он переехал в двухкомнатную квартиру на Ломоносовском проспекте. Но, как и прежде, он жил отшельником, редко появлялся на публике, еще реже давал интервью, никогда не читал своих стихов на поэтических вечерах или с эстрады, что было необыкновенно распространенно именно в 60-70-е годы. А каких трудов уже в середине 70-х стоило мне уговорить Мартынова первый раз сняться на телевидении! По-прежнему его келья, или "художественная мастерская", как называл Мартынов свой кабинет, была завалена научными книгами, кипами газет и диковинными камнями.

В мире прекрасного

Правда, известность позволила ему целиком отдаться любимому делу - поэзии. Кажется, любую мысль, посетившую его, любой предмет или случай он мог обратить в стихи. Он как будто спешил, торопился высказаться, выплеснуть на бумагу все, что переполняло его душу. По собственному выражению, он писал, "перебивая самого себя, перепевая самого себя, переживая самого себя". Очень точно написал о Мартынове его земляк, писатель Сергей Залыгин: "Мартынов мог быть только поэтом, а больше никем другим. Так задумала его природа. Он был настолько поэтом, что, скажем, каким-либо руководителем Союза писателей его и представить было совершенно невозможно. Да и сам он удивился бы страшно, если бы кто-то вдруг предложил занять ему ту или иную руководящую роль. Служебный кабинет, а в кабинете Мартынов?! Нет, это невозможно!"

Называли его и чудаком-романтиком, и ученым-историком, и колдуном-фантазером, и пустынником ХХ века, хотя он всегда живо интересовался всем новым и, безусловно, обладал даром предвидения.

Предвидение

Мне кажется, он предвидел то, что называем мы сегодня перестройкой. Еще в 70-е годы Мартынов грезил о новой России:

"Я как будто несколько столетий Не писал стихов. И вновь берусь. Промелькнуло, я и не заметил, Несколько веков. Иная Русь. И на ней совсем иная осень, И над ней иные облака…"

Он верил и в будущее планеты Земля:

"И брожу я меж соленых луж, И как будто вижу я, блуждая, Что блуждаю, как ученый муж, Зарожденье жизни наблюдая На тебе, планета молодая! О, твоя еще взойдет звезда, Поостынет дикая вода, Кровь и мед появятся и млеко! Но когда еще? Еще когда! Высшая премудрость иногда Преждевременна для человека…"

И разве не он покаялся не только в собственных ошибках, но как бы взвалил на свои плечи грехи всей нашей интеллигенции?

"Ах, сколько туч над нами пронеслось! Рассеялось! Но если говорят, Что где-то кто-то в чем-то виноват, Пожалуйста, считайте, это - я".
В мире прекрасного

В какой-то мере предугадал поэт и кризис культуры, наше духовное обнищание, потерю интереса к литературе, невостребованность поэзии. И совсем удивительно - он предчувствовал и свое собственное забвение.

"Из мира облачных страниц, Разрозненных Двадцатым веком, Одна из прилетевших птиц Вдруг обернулась человеком И там, где лунное ведро Ушло в небесные чернила, Свое летучее перо О серп Венеры очинила: "Все станет на свои места, Уход твой назовут утратой В год от рождения Христа Две тысячи девятьсот пятый. А до тех пор доволен будь И безмятежностью забвенья, Ложась своей же гордой тенью На собственный свой торный путь".

И еще… Мартынов завещал в день смерти положить ему на грудь одиннадцать камней из своей уникальной коллекции. Именно одиннадцать. Он считал это число счастливым.

Татьяна Земскова


Коментарии

Добавить Ваш комментарий


Вам будет интересно: