Он родился 9 (21) октября 1896 года в Казани. Умер 15 января 1958-го в Ленинграде. А теперь обо всем этом подробнее.
Детство Шварца прошло в Майкопе. Отец — врач, с типичной фамилией Шварц, еврей. Мать — акушерка, из рода Шелковых. Отец попроще, погрубее, попрямолинейнее; мать по характеру мягче, гибче и вообще одареннее. Эту борьбу двух начал Евгений Шварц ощущал в себе постоянно.
Из воспоминаний детства — посещение цирка и первая влюбленность в девочку-циркачку, крутящую сальто на арене. А потом Московский университет и учеба на юридическом факультете. Но быть юристом скучно, а актером — заманчиво. И Шварц с 1917 по 1921 годы актерствовал в полулюбительских труппах. Высокий, красивый, с «римским профилем», с печальными глазами на удлиненном «блоковском» лице. Герой-любовник? Увы, не тот характер. И вскоре Шварц понял, что лучше писать для сцены, чем лицедействовать самому.
Шварц с юности отличался остроумием и фантазией. Обосновался в Питере, работал в детских журналах «Еж» и «Чиж». Один из современников вспоминает: «Детский отдел помещался на шестом этаже Госиздата, занимавшего дом бывшей компании «Зингер», Невский, 28, и весь этот этаж ежедневно в течение всех служебных часов сотрясался от хохота. Шутникам нужна подходящая аудитория, а у Шварца и Олейникова аудитория была превосходнейшая».
Шварц водил дружбу с обэриутами*, Серапионовыми братьями**, с Введенским и Хармсом и был всеобщим любимцем. Ольга Форш запечатлела его образ в своем романе «Сумасшедший корабль» под именем Гени Чорна. Конец 20-х годов — счастливое время: все петербуржцы-ленинградцы были молоды, красивы, талантливы и еще не испытывали гнета власти и пресса цензуры. Многим казалось, что можно взять и взлететь. Это уже потом им подрезали крылья, а некоторых и поставили к стенке.
Первая книга Евгения Шварца «Рассказ старой скрипки» — сборник стихов, адресованных детям, вышла в 1925 году. Дебют был отмечен тепло, а писательница Александра Бруштейн призналась: «Ну и хорошо. А то рассказываешь: Женя Шварц, Женя Шварц, а на вопрос, что он сделал, ответить-то и нечего». И вот сборник. Далее последовали сказки, одну из них, «Ундервуд», поставил в 1929 году ленинградский ТЮЗ. Затем появились пьесы «Клад», «Приключения Гогенштауфена» и переделки-переложения сюжетов Андерсена и Перро: «Принцесса и свинопас», «Голый король» (1934), «Красная шапочка» (1937), «Снежная королева» (1938), «Тень» (1940).
Своим путеводителем Шварц выбрал датского сказочника Андерсена, который в свою очередь шел по пути, проложенному немецким писателем Адельбертом Шамиссо. Сюжет может быть похожим, да смыслы и акценты разные. Недаром Шварц в качестве эпиграфа к своей «Тени» привел слова Андерсена: «Чужой сюжет как бы вошел в мою плоть и кровь, я пересоздал его и тогда только выпустил в свет».
Андерсеновские сюжеты у Шварца получились жестче, ближе к реалиям жизни. Старые-престарые герои — Золушка, Снежная Королева, Баба-Яга, капризная принцесса, глупый король, злой советник — обрели новые черты и легко вписались в контекст современной эпохи. Причем Шварц одел их в прекрасные стилистические одежды, и оттого многие реплики вошли в разговорный язык.
«Детей надо баловать, — говорит Атаманша в «Снежной королеве», — тогда из них вырастают настоящие разбойники». «Вы думаете, это так просто — любить людей», — вздыхает Ланцелот. «Единственный способ избавиться от драконов, — это иметь своего собственного дракона», — уверяет Шарлемань («Дракон»). «Посмотрите на все сквозь пальцы, — советует Доктор, осматривая Ученого («Тень»), — махните на все рукой. Еще раз».
В 1940 году Николай Акимов поставил «Тень». Талант автора соединился с талантом режиссера-постановщика. Акимов придумал немало декораций и мизансцен в духе иронии Шварца. К примеру, балконы дворца поддерживали классические кариатиды, но не руками-плечами, как принято, а увесистыми румяными задами. Хохот стоял на спектаклях «Тени», но вслед за смехом в зрителей вползали и горькие раздумья: что делать с тенью, как избавиться от нее? А финальная реплика ученого Христиана Теодора: «Аннунциата, в путь!» звучала грибоедовским парафразом: «Карету мне, карету!» Вон из страны сказок! Но в целом «Тень» благополучно прошла по театральным подмосткам, а вот «Дракон» вызвал резкое неприятие.
«Дракон» — вершина творческого достижения Евгения Шварца. Он закончил пьесу в 1944 году, работал тщательно, кропотливо, создал аж три варианта. Герой — странствующий рыцарь Ланцелот — побеждает ужасного Дракона, а потом спустя годы возвращается вновь и, увидев одни осколки от былой победы, печально говорит: «Работа предстоит мелкая. Хуже вышивания. В каждом из них придется убить дракона». Ольга Берггольц позднее писала:
А уж как драконили «Дракона»! Пьеса была принята Акимовым к постановке в Ленинградском театре комедии. Во время московских гастролей состоялись две генеральные репетиции и один открытый спектакль 4 августа 1944 года, после чего грянул гром: «Дракон» был снят со сцены и запрещен. Три головы Дракона, по представлению Акимова, должны были обозначать злейших врагов (война ведь еще шла!) — Гитлера, Геббельса и Риббентропа. А зритель увидел в Драконе Сталина! Шварц так ярко выписал образ вождя-диктатора (Сталин, Гитлер — какая разница!), что зрители, узнав державные повадки, задрожали от страха. Недаром позднее Шварц признался дочери: «Надо же! Писал про Гитлера, а получилось про нас».
В 1962 году «Дракон» был восстановлен Акимовым и снова был с треском снят. На это раз ассоциации были с очередным вождем-правителем, с Никитой Хрущевым. Дракон — это грубая и жесткая тоталитарная власть. Никакой свободы народу. Права человека? Какая чушь! Только полное подчинение власти, труд и восхваление вождя! Убить Дракона — это покушение на саму власть! И пусть у Шварца была всего лишь сказка, но ее классифицировали как «вредную сказку». Вредную и опасную. Шварц был в отчаянии и шутил с друзьями: «А не написать ли мне пьесу про Ивана Грозного под названием «Дядя Ваня»»?
«Больно думать, — писал Корней Чуковский вдове писателя, — что Евгений Львович так и не увидел своего «Дракона» в печати. Он был не просто «талантливый драматург», он был — для меня — гениален. Право же, это не фраза, это я ощущаю всем своим многоопытным сердцем…»
«Голого короля» Шварц закончил в 1934 году, а поставлен он был уже после смерти автора, в 1960-м, в театре «Современник». Актеры прекрасно изображали рабскую льстивость к королю и министру, да так, что сидевшая на премьере в театре министр культуры СССР Екатерина Фурцева хохотала до слез, что не помешало ей на следующее утро запретить спектакль. Оно и понятно: «Голый король» подрывал основы власти. И у Шварца, и в жизни она была одинаковая: чванливая, тупая и никчемная, но постоянно разбухающая от своего величия.
Потом, когда пришла настоящая свобода, пьесы-сказки Евгения Шварца зашагали по сценам многих театров. Их ставили и ставят в Германии, США, Израиле, Польше, Чехословакии и во многих других странах. Шварц оказался и кинематографичен. И это доказал Марк Захаров, поставив прекрасный фильм «Обыкновенное чудо». Современные зрители и читатели Евгения Львовича восторгаются раскованностью его мысли, смелым полетом, но это сегодня, а когда-то это был всего лишь «эзопов язык», проскальзывавший сквозь прорехи и препоны цензуры. В декабре 1956 года Шварц посетил выставку Пабло Пикассо и был изумлен: «Он делает то, что хочет». И страшно позавидовал независимости Пикассо от власти, его внутренней свободе.
«Писать свободно» — это была давняя мечта Евгения Шварца. Но именно так у него не получалось, и он горько сетовал в дневнике, что ему «не пишется».
После смерти Евгения Львовича он был издан, сначала в усеченном виде, а в 1990 году — в полном, озаглавленном «Живу беспокойно…» В дневник входит так называемая «Телефонная книга», где воспоминания о людях следуют в том порядке, в каком Шварц вносил их в свою алфавитную телефонную книгу. Эти мемуарные заметки удивительны: это не сведение счетов со своими недругами и врагами, это не горькие истины друзьям, это запечатленная эпоха, «вытоптанное поле», где пришлось жить современникам в 20‑50-х годах. В дневнике Шварц предстает «отнюдь не всепрощающим добряком», как выразился Каверин. Просто он в своих воспоминаниях был предельно раскован, отсюда изощренность и беспощадность стиля изложения, и колкости, и злость, и насмешка. Шварц приучал себя, в отличие от своих современников, к «умению смотреть фактам в глаза», не уходить от них, смотреть не под ноги, а прямо в лицо.
Запись о Каверине: «Прямая-прямая асфальтированная Венина дорога». О другом писателе: «Волосы, как пакля, выцветшие не то от перекиси, не то от внутренних ядов». Точные, разящие, отточенные фразы. Свои первые записи Шварц уничтожил в 1926 году. С 1950 года приучил себя к ежедневным записям. Примечательно, что в них нет слов «арест» или «репрессии», вместо этого говорится иносказательно: «вдруг исчез». В целом дневник получился то печальным, то грустным, то смешным, в зависимости от событий и персонажей в нем, судит он больше себя, чем других.
В конце августа 1957-го, в предчувствии ухода, Евгений Шварц написал:
«… Все перекладываю то, что написал за мою жизнь. Настоящей ответственной книги в прозе так и не сделал… Я мало требовал от людей, но, как все подобные люди, мало и давал. Я никого не предал, не оклеветал, даже в самые трудные годы выгораживал, как мог, попавших в беду. Это значок второй степени и только. Это не подвиг. И, перебирая свою жизнь, ни на чем не могу успокоиться и порадоваться… Дал ли я кому-нибудь счастья?..»
Дал ли Шварц кому-нибудь счастья? В молодые годы он долго ухаживал за будущей своей женой Гаяне Халаджевой — никак она не поддавалась на его ухаживания. Да и предложить красавице молодой человек тогда ничего не мог, ибо был сказочно нищ. Но он сулил своей возлюбленной золотые горы (натура ведь сказочная, волшебная) и говорил, что выполнит любое ее желание. Она игриво спросила: а в Дон прыгнешь? Он немедленно перескочил парапет и сиганул в Дон как был — в пальто, шапке и галошах. И брак был заключен не на небесах, а в синеве Дона. Гаяне — это первая жена. Вторая — Екатерина Ивановна. «Настоящее счастье, со всем безумием и горечью…» — как написал Шварц.
Умирал Евгений Львович тяжело. Пытался переиграть судьбу и подписался на 30-томное собрание сочинений Чарлза Диккенса. Но умер задолго до выхода последнего тома.
Напрасно Евгений Львович так сурово оценивал то, что он сделал. Он сделал немало, его сказочные персонажи тоже поучаствовали в штурме советской Бастилии. Но абсурд жизни таков, что вместо одних драконов появились другие, потирающие руки, ибо главный Дракон сказал Ланцелоту сущую правду: «… Оставляю тебе прожженные души, дырявые души, мертвые души…» Они, эти души, и сегодня припадают к сапогам Сталина, раболепно извиваясь в любви к нему. Человеческая глупость и зло неистребимы, и это прекрасно понимал «волшебник» Шварц. Лично он не питал никаких иллюзий.
В его замечательном сказочно-реалистическом «Драконе» сын бургомистра Генрих говорит: «Меня так учили!» На что тут же последовала мгновенная реакция: «Да, учили! Но почему ты, мерзавец, был первым учеником?!»
Евгений Шварц всю жизнь страдал от «первых учеников».
* ОБЭРИУ (Объединение реального искусства, 1928‑1931), литературная группа. В нее входили писатели И. Бахтерев, А. Введенский, К. Вагинов, Н. Заболоцкий, Д. Хармс, Б. Левин.
** «Серапионовы братья», — литературная группа, возникшая в 1921 в Петрограде при издательстве «Всемирная литература». В группу входили Вс. Иванов, М. Слонимский, М. Зощенко, В. Каверин, Н. Никитин, К. Федин, Л. Лунц, Н. Тихонов, Е. Полонская, И. Груздев. Название «С. б.» — от одноимённой книги немецкого романтика Э. Т. А. Гофмана.
